Неточные совпадения
«
Мама, а я еще не
сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то,
упал на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь
с колен на корточки, встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за
мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
— Он даже перестал дружиться
с Любой, и теперь все
с Варей, потому что Варя молчит, как дыня, — задумчиво говорила Лидия. — А мы
с папой так боимся за Бориса. Папа даже ночью встает и смотрит —
спит ли он? А вчера твоя
мама приходила, когда уже было поздно, все
спали.
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила
с твоей
мамой в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше: в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен
падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и
с последней нотой обморок!
Проснулся я наутро поздно, а
спал необыкновенно крепко и без снов, о чем припоминаю
с удивлением, так что, проснувшись, почувствовал себя опять необыкновенно бодрым нравственно, точно и не было всего вчерашнего дня. К
маме я положил не заезжать, а прямо отправиться в кладбищенскую церковь,
с тем чтобы потом, после церемонии, возвратясь в мамину квартиру, не отходить уже от нее во весь день. Я твердо был уверен, что во всяком случае встречу его сегодня у
мамы, рано ли, поздно ли — но непременно.
«Однако, — подумал я тогда про себя, уже ложась
спать, — выходит, что он дал Макару Ивановичу свое „дворянское слово“ обвенчаться
с мамой в случае ее вдовства. Он об этом умолчал, когда рассказывал мне прежде о Макаре Ивановиче».
Там стояли Версилов и
мама.
Мама лежала у него в объятиях, а он крепко прижимал ее к сердцу. Макар Иванович сидел, по обыкновению, на своей скамеечке, но как бы в каком-то бессилии, так что Лиза
с усилием придерживала его руками за плечо, чтобы он не
упал; и даже ясно было, что он все клонится, чтобы
упасть. Я стремительно шагнул ближе, вздрогнул и догадался: старик был мертв.
Увидел в синем дыму лицо молящейся матери и сперва удивился: «Как она сюда
попала?» — забыл, что всю дорогу шел
с нею рядом, но сейчас же понял, что и это нужно, долго рассматривал ее строгое, как бы углубленное лицо и также одобрил: «Хорошая
мама: скоро она так же будет молиться надо мною!» Потом все так же покорно Саша перевел глаза на то, что всего более занимало его и все более открывало тайн: на две желтые, мертвые, кем-то заботливо сложенные руки.
Так как отец большею частию
спал на кушетке в своем рабочем кабинете, или был в разъездах по имениям, то я знал, что
мама не только одна в спальне на своей широкой постели, но что за высокими головашками последней под образами постоянно горит ночник. Когда мною окончательно овладевал восторг побежденных трудностей, я вскакивал
с постели и босиком бежал к матери, тихонько отворяя дверь в спальню.
— Ты смотри же, не говори
маме, — сказала Катя Соне, отправляясь
с ней
спать. — Володя привезет нам из Америки золота и слоновой кости, а если ты скажешь
маме, то его не пустят.
— Да, хорошая… — согласился Саша. — Ваша
мама по-своему, конечно, и очень добрая и милая женщина, но… как вам сказать? Сегодня утром рано зашел я к вам в кухню, а там четыре прислуги
спят прямо на полу, кроватей нет, вместо постелей лохмотья, вонь, клопы, тараканы… То же самое, что было двадцать лет назад, никакой перемены. Ну, бабушка, бог
с ней, на то она и бабушка; а ведь
мама небось по-французски говорит, в спектаклях участвует. Можно бы, кажется, понимать.
«Как только почувствуешь, что засыпаешь!» — легко сказать, когда я весь день только и чувствую, что — засыпаю, просто — весь день
сплю,
сплю,
с многими и буйными видениями и громкими радостными воплями: «
Мама!
Веришь ли, я часто не
сплю полночи и жду того мгновения, когда, вернувшись
с какого-нибудь великосветского вечера или из театра,
мама пройдет ко мне в спальню, наклонится над моей постелью, перекрестит и поцелует меня…
— Как! — воскликнул генерал, когда
мама сообщила ему о военной службе папы. — Значит, отец Люды тот самый Влассовский, который
пал геройской смертью в последнюю войну! О, я его знал, хорошо знал!.. Это был душа-человек!.. Я счастлив, что познакомился
с его женою и дочерью. Как жаль, что вы уже уезжаете и что я не могу пригласить вас к себе! Но надеюсь, вы осенью привезете вашу дочь обратно в институт?
До заутрени нас повели в дортуар, где мы тотчас же принялись за устройство пасхального стола. Сдвинув,
с позволения классной дамы, несколько ночных столиков, мы накрыли их совершенно чистой простыней и уставили присланными мне
мамой яствами. Затем улеглись
спать, чтобы бодро встретить наступающий Светлый праздник.
—
Мама! — не своим голосом крикнула Тася и, в два прыжка перебежав комнату,
с рыданием
упала на грудь госпожи Стогунцевой.
Ночью я не могла
спать. Что-то большое и тяжелое давило мне грудь. Мне казалось, что какая-то громадная птица
с лицом новой
мамы летает по комнате, стараясь меня задеть своими крыльями.
— А я так очень несчастна, страшно несчастна, Юлико! — вырвалось у меня, и вдруг я разрыдалась совсем по-детски, зажимая глаза кулаками,
с воплями и стонами, заглушаемыми подушкой. Я
упала на изголовье больного и рыдала так, что, казалось, грудь моя разорвется и вся моя жизнь выльется в этих слезах. Плача, стеная и всхлипывая, я рассказала ему, что папа намерен жениться, но что я не хочу иметь новую
маму, что я могу любить только мою покойную деду и т. д., и т. д.
И
мама многие недели работала над систематическою росписью все свое свободное время. Ночь, тишина, все
спят, а у книжных шкафов горит одинокая свеча, и
мама с кротким усталым лицом пишет, пишет…
Дверь мне отворила
мама. Папа уже
спал. Я
с увлечением стал рассказывать о пьяных учителях, о поджоге Добрыниным своего дома.
Мама слушала холодно и печально, В чем дело? Видимо, в чем-то я проштрафился. Очень мне было знакомо это лицо мамино: это значило, что папа чем-нибудь возмущен до глубины души и
с ним предстоит разговор. И
мама сказала мне, чем папа возмущен: что я не приехал домой
с бала, когда начался пожар.
И помню я, как он
упал на колени, и седая борода его тряслась, и как
мама, взволнованная,
с блестящими глазами, необычно быстро шла по дорожке к дому.
Лелька оказалась терпеливее: выдержала
с мамой до запрошлого года, когда кончила девятилетку. Но когда поступила в МГУ, — тоже ушла. И иначе мы не можем, хоть и жалко
маму. Она часто потихоньку плачет. А сойдемся — и начинаем друг в друга
палить электрическими искрами.
— Нет,
мама, он не хочет
спать, —
с убедительностью отвечала маленькая Наташа, — он смеется. — Николай спустил ноги, поднялся и взял на руки дочь.
— Да ничего себе. А ты спи-ка покрепче.
Мама побудет
с тобою.
Вчера вечером невольно рассмеялся, глядя на своего Женичку, как он укладывался
спать. Он пополнел и посвежел и такой хитрый! Очень милый мальчик. Бонна по своему разумению научила его разным молитвам, тут, конечно, и за папу
с мамой и за солдатиков, а кончается молитва неожиданно так...